Разносчица

[Маг и Чародей]

Ко Сурангкананг
Пер. А. Завадского

Язычки пламени побежали по палочкам растопки, аккуратно положенным одна к другой поверх почти полностью прогоревших углей, и огонь в трёхногой железной печурке ярко запылал в призрачном сумраке раннего утра, осветив коротко остриженную, седую голову женщины, сидевшей в пяти - шести шагах от неё. Голова старухи совсем свесилась на грудь, так что концы майкана(1), слегка поднятые в том месте, где были сделаны зарубки для ротанговых побегов, торчали выше макушки. На майкане висели две обшарпанные, потемневшие от времени корзины. В каждой был бамбуковый поддон со стопкой старых мисок в паутине трещин, с тёмными пятнами сколотой эмали, а в одной лежала ещё облупившаяся жестяная коробочка из-под сигарет с бамбуковыми прищепками и тряпка для вытирания рук.
Вода в стоявшем на печурке двойном котле(2) забурлила, струйки пара вырывались из-под конической крышки. Женщина средних лет в замасленном, измятом палае(3) и серой фланелевой кофте с для\инными рукавами приподняла крышку и плеснула в котёл холодной воды, чтобы остановить кипение. Пар облаком поднялся над котлом. Женщина положила крышку на землю так, чтобы она пришлась вверх внутренней стороной, сняла котёл и перенесла с печурки на деревянную подставку, возле которой сидела девушка-подросток и очень быстро и ловко катала из теста шарики, которые бросала в другой, пустой котёл. Тесто из мелкой муки тапиоки каталось легко, оно было мягкое, отлично вымешенное. Приготовив достаточное количество шариков, девушка разминала их на ладони подушечками пальцев в плоские лепёшки и в эти лепёшки завёртывала сладко-солёную начинку из свинины, липкую, хорошо прожаренную. Положив плотный комок фарша на кружочек теста, она защипывала лепёшку и снова скатывала в шарик. Готовые шарики девушка складывала в котёл, стенки которого были смазаны маслом - чтобы тесто не прилипало. По форме пустые и начинённые шарики были одинаковыми, а по цвету - разными: те, что без начинки - белее.
Когда мать опустила перед ней на подставку закипевший котёл - это означало, что первая партия пельменей сварилась, - девушка подняла голову и быстро глянула: здесь ли старуха. Старуха была здесь. Она сидела на своём постоянном месте, у толстого столба, подпирающего кровлю дома. Сгорбленная, съёжившаяся от холода, она являла собою жалкое зрелище. Но для девушки это зрелище было обычным, каждодневным и не вызывало в ней ни сердечной боли, ни жалости - ничего, кроме мимолётного чувства привычной симпатии. И поднимая котёл с аккуратно уложенными рядками сырых пельменей, чтобы мать поставила его на огонь, она окликнула старуху: "Эй, бабушка! Давай сюда посуду. Сейчас отсчитаю тебе сако-сай-мо(4)".
- А?.. Что ты сказала, деточка? Я плохо слышу последнее время.
- Я сказала: неси свои миски. Пельмени сварились.
На этот раз старуха расслышала. Поднялась и склонилась над корзиной, вытаскивая миски, потом, не разгибая спины, подошла к девушке. Как заворожённая, с полуоткрытым ртом, красным от бетелевой жвачки, глядела она на глянцевитые, исходящие паром пельмени, провожая каждый взглядом. И вдруг спохватилась: "Нынче только пятьдесят, милая. Хочу отделаться пораньше, чтобы присмотреть что-нибудь для подношения монахам. Ведь завтра праздник!"
Дочь оптовой торговки не отвечала. Она была занята делом, требующим скурпулёзного внимания. Отыскать посудинку с жиром (за ночь он застыл от холода); смазать кусочком его пельмени, чтобы тапиока не липла к рукам; отделить пельмени друг от друга; переложить в бабкину миску; не сбиться со счёта. Рукам было горячо, она поплевала на ладони. А что такого? Не ей есть эти пельмени!.. Миска скоро наполнилась. Девушка разровняла горку пельменей рукой, увенчала золотистыми дольками жареного чеснока, посыпала красным и зелёным жгучим перцем и протянула миску старухе. Та ухватилась за неё покрепче, чтобы гладкие края не выскользнули из ослабевших скрюченных пальцев, и зашаркала к корзине. И не удержалась, обернулась на ходу, прошамкала беззубым ртом: "А три сверх счёта, что вы мне даёте? Ты их положила?"
- Да уж не волнуйтесь, никто вас обманывать не собирается! А не верите, можете пересчитать!
Молодая девушка была весьма чувствительна ко всему, что затрагивало её особу.
- Что ты, что ты! У меня в мыслях нет такого, что ты можешь обмануть. Я только боялась, как бы ты не позабыла... - Старуха торопилась загладить свою ошибку, сок бетеля стекал тонкими струйками с уголков мятого старческого рта. - А коли ты не позабыла, то всё в порядке, будь благословенна милая. Раз положила, всё в порядке.
Она согнулась над корзиной, утвердила миску на плоддоне и, бормоча что-то себе под нос, как все старые люди, тут подправила, там подровняла, укрыла пельмени тряпьём. Тяжело подняла коромысло на плечи, с которых свисала залатанная фланелевая кофта, вся в пятнах от бетеля, и, потоптавшись на месте, как бы раскачиваясь, поплелась своей дорогой.
Восходящее солнце уже позолотило край неба, но ночной туман ещё не рассеялся, и холод пронизывал немощное тело до костей. Старуха старалась ступать осторожно. В такой холод всё глядело враждебно, всё причиняло боль, даже маленькие камешки, безжалостно впивающиеся в подошвы. А уж ей-то не привыкать ходить босой - ноги её никогда не знали обуви. Бабушка решила выбрать путь помягче и свернула к газону, тянущемуся полосой вдоль дороги. Внезапно раздавшийся за её спиной гудок автомобиля перепугал её насмерть. Она споткнулась, чуть не упала. Сердце замерло от ужаса. Автомобиль с грохотом промчался мимо, а она ещё долго не могла опомниться...
Наконец старуха доплелась до другого своего оптовика, у которого брала мыанг-лао(5), положила их во вторую корзину, чтобы сбалансировать коромысло, и поспешила к базару. На привычном месте у бакалейной лавки поставила корзины так, чтобы они не загораживали дорогу, не мешали прохожим и уселась. Она сидела сгорбившись, колени торчали нед ушедшей в плечи головой, и дребезжащим старческим голосом выкрикивала, зазывая покупателей: "Сако-сай-мо!.. Мыанг-лао! Вот горячие сако-сай-мо!".
В этот ранний час людей на базаре было много. Они покупали овощи, рыбу, свинину, корзины их наполнялись, но никому не нужны были горячие сако-сай-мо или свежие, завёрнутые в капустные листья мыанг-лао. Иные покупатели проходили так близко, что полой одежды задевали ротанговые побеги, на которых держались корзины, но ни один из них не пожалел старуху. Они даже едва ли и замечали её, сгорбленную и поникшую, едва ли слышали, как она молит их купить у неё пельмени. Не поворачивая головы, не глядя, они проходили мимо, словно задели не человека, а бревно.
Солнце поднялось высоко и припекало не на шутку, в базарных лавках начали сворачивать торговлю, а ей так ничего и не удалось продать. Она уже изжевала три или четыре порции бетеля и, потеряв всякую надежду, собиралась уходить, как вдруг раздался женский голос: "Бабушка, дай-ка мне сако на три сатанга(6)".
Трясущимися руками она завернуля пельмени в банановый лист и закрепила его бамбуковой прищепкой, но покупательница напомнила: "А петрушка, бабушка?" В самом деле, петрушки не было. Она перевернула корзину вверх дном, но ничего не нашла. забыла! Губы у неё задрожали. Подобострастно глядя на покупательницу, она робко предложила: "Пожалуйста, подождите добрая женщина, я куплю немного для вас".
- Некогда мне ждать! - раскричалась покупательница, молодая женщина - чуть старше двадцати - с тощим сопливым ребёнком на руках. - Нет, вы представляете, продавать сако-сай-мо без петрушки! Ничего мне не надо! - Она прямо задыхалась от возмущения.
Старуха молча глядела ей вслед. Сама виновата - могла заработать три сатанга, а теперь оставайся ни с чем. Но молодая мать тут же вернулась: ребёнок хныкал, упрямо требуя пельменей.
- Ладно, бабушка, давайте. У-у, жадина! Да не трудитесь вы снова заворачивать. Прямо сейчас ведь съест.
Женщина бросила на бамбуковый поддон пятисатанговую монету, взяла пельмени, понюхала, откусила от одного половину, а половину пихнула ребёнку в рот. Старуха приподняла поддон, пошарила в корзине и вытащила завязанную узлом тряпицу, которая когда-то была красной, а теперь затёрлась до черноты, развязала и стала отсчитывать сатанговые медяки: один, два... Нет, нет, этот новенький, отдам лучше старый. Перед тем как вручить покупательнице сдачу, она пошевелила монетки на лодони, чтобы удостовериться, что их две, а не три. Убедившись, что счёт верен, она протянула их женщине. Потом, высоко подняв пятисатанговик, швырнула его на мостовую. Звенит - значит, не фальшивый. Подобрала монету, завязала в угол лоскута, снова спрятала в свой "кошелёк" на дно корзины. Пора уходить с базара. Она взгромоздила коромысло на плечи и замешкалась, словно вспомнив что-то. Сняла коромысло и снова села. Опять приподняла поддон, вынула "кошелёк", развязала узел и достала несколько медных монет - надо купить петрушки...
Выйдя с базара, она двинулась вдоль домов, то и дело останавливаясь и предлагая свой товар - мало-помалу он всё же расходился. Иногда она останавливалась просто передохнуть и сунуть в рот очередную порцию бетелевой жвачки. И тогда, развлекая себя, снова и снова доставала "кошелёк", распускала узел и пересчитывала свои капиталы. В одном уголке хранились деньги, предназначенные для оплаты сако-сай-мо, в другом - для мыанг-лао. Сегодняшняя выручка вместе с мелочью, накопившейся за предыдущие дни, была завязана в отдельный узелок. Обозрев своё богатство, она снова поднимала коромысло на плечи и продолжала свой путь, объявляя о себе покупателям:
- А вот разносчица! Кому, кому сако-сай-мо, кому мыанг-лао?
- Где разносчица? Ох, нет! Лучше не надо. Старуха, да такая грязная...
- Ну мамуля, ну купи, есть хочу! - канючили малыши.
- Вот поддам тебе как следует! Перестань сейчас же! Ишь привычку завёл: хочу того, хочу этого. Потерпишь, не умрёшь - ужин скоро. Ты явился на свет без мешков с серебром да с золотом... А ты, старуха, давай отсюда! Не соблазняй малого ребёнка.
- Кому, кому сако-сай-мо, кому мыанг-лао? - Голос разносчицы звучал всё тише и слабее. - Не забудьте меня, купите сако-сай-мо, купите мыанг-лао!
- Бабушка, дайте-ка ине сако на пять сатангов. Что? Уже нету? Так чего ж вы кричите?!
- Совсем из головы вон, хозяин. Сами видите - старуха.
Корзины заметно полегчали, но всё равно плелась она еле-еле. Ведь с раннего утра на ногах. Солнце уже спряталось за верхушки деревьев. Пожалуй, на сегодня хватит. С десяток мыанг-лао не продано, ну да ничего. Они и до завтра полежат, не испортятся. Старуха снова вернулась на базар, купила два солёных яйца(7), рыбу пла-то(8) и пять бананов - спелых-спелых, в коричневых пятнышках, сложила покупки в опустевшую корзину и отправилась домой.
Дома её ждали, как ждали каждый вечер. Но не для того, чтобы встретить с радушием и лаской, как положено встречать старого человека, который всю жизнь заботился о вас и о котором вам не грех теперь позаботиться.
Как только дочь завидела старую бабушку, которая брела к дому, пошатываясь от усталости, она быстренько позвала своих детей - дочку и трёх сыновей.
- Глядите-ка, вон бабушка возвращается, наверняка найдётся у неё, чем вам полакомиться. Ну, бегите, кто скорей?
И дети побежали и окружили бабушку со всех сторон. Самый шустрый - восьмилетний оборвыш с быстрыми и лукавыми глазами залез рукой в корзину и тут же отправил в рот то, что отыскал там. Менее шустрые с рёвом отталкивали его, надеясь поживиться хоть остатками. Мать прикрикнула на них. Рёв затих, но драка не прекратилась.
Старухе оставалось только с горечью наблюдать, как исчезают в прожорливых ртах мыанг-лао, которые она рассчитывала продать завтра. Ни остановить детей, ни хотя бы пристыдить их она не смела. Вот ведь напасть, вот беда! И так каждый вечер. Хорошо хоть до бананов и солёных яиц не добрались, и завтра она придёт в монастырь не с пустыми руками. Терпеть недолго остаётся. Ведь так ей приходится жить только в этой жизни. А раз она совершает добрые дела и не скупится на подношения монахам, может, в следующем перевоплощении суждено ей родиться в семье великого царя?
Дочка встретила старую мать с таким видом, будто ждёт её не дождётся, и напустилась на детей: "Кто вам позволил хватать мыанг-лао? Ведь бабушка могла продать их завтра. Немедленно перестаньте! И вообще уйдите вы с глаз долой, доедайте свои куски в другом месте".
Старуха прекрасно понимала, что это одно притворство, но промолчала, как всегда. К чему спорить без толку? И так устала и проголодалась она до того, что язык не ворочается. Украдкой припрятала она понадёжнее красный "кошелёк" и тихонько пробралась на кухню. В глиняном горшке вокруг маленького холмика риса валялись какие-то объедки. С первого взгляда было понятно, что это не еда: надо всё выкинуть и вымыть горшок. Однако бабушка взяла миску, выскребла в неё всё, что осталось в горшке, и положила сверху несколько клешней солёного краба. Нашёлся шарик намприк-соммакама(9) величиной с ноготь. Она смешала всё. Хоть чем-то силы поддержать надо. Но едва она поднесла первую горсть риса ко рту, как в кухню явилась дочь. Что она скажет усталой старой матери?
- Мама, у тебя деньги есть? Дай мне сатангов тридцать. Керосин в лампе кончился.
Рука, несущая рис ко рту, медленно опустилась. Не поднимая глаз, старуха молча размышляла. Сегодняшняя выручка ушла на покупку подношения монахам. Того, что осталось, хватит лишь на то, чтобы наутро заплатить оптовикам. И всё же она долго не решалась отказать дочери.
- нет, сегодня я ничего не могу тебе дать. Иначе сама завтра не обойдусь.
- Что ж ты за целый день ничего не выручила? - надулась дочь.
- Я продала не всё. Разве ты не видела, что десять мыанг-лао съели твои дети?
Говоря так, бабушка совсем не желала кого-либо обидеть, однако молодая женщина, и без того раздосадованная тем, что не сумела вытянуть денег у старухи, вконец разозлилась. Замечание матери задело её за живое, показалось злым укором ей самой и её детям. Она повысила голос: "Если бы я знала, что ты так относишься!.."
Резко повернувшись, она выскочила из кухни, подлетела к ребятишкам, занятым игрой, и, ухватив за руку маленькую дочку, залепила ей пощёчину: "Вот тебе, обжора! Зачем ты съела бабушкины мыанг-лао? Вот тебе, вот тебе!.. Не жадничай! Ты что, не знаешь, что можно есть, а чего нельзя? Пельмени не для тебя приготовлены!"
Все эти злые слова, все издевательства предназначались для бабушки. И выкрикивал их родной человек, дочь, которую она родила, вырастила, которая теперь сама имеет детей и знает, как нелегки материнские заботы. А ведь мать уже старая, очень старая. Но вместо того, чтобы жить на покое, на попечении детей, как живут старики в других семьях, она трудится, чтобы самой себя содержать да ещё и дочке помочь. Бабушка не могла удержать слёз и наклонилась, чтобы вытереть глаза полой юбки. Но осуждать дочь она не смела, полагая, что всё это послано ей в наказание за грехи в прошлых жизнях, и пробормотала только: "В этой жизни я ничего дурного не совершала, так уж бог не попустит мне встретить такое бессердечное дитя в следующем рождении".
Всё, что оставалось в горшке, было съедено, но голод бабушка так и не утолила. Она выскребла пригарыши со дна и стенок, полила рыбным соусом, размешала и проглотила не разбирая вкуса. Беднякам привередничать не приходится. И всё-таки как не вспомнить прежние времена. Когда дети подрастали, разве ели они у неё сухой рис с простым рыбным соусом? Нет же, нет! Рис с бананами, с супом бай-таммунг(10), а то и с мясной приправой, сладко-солёной свининой - вот чем она их кормила. А теперь, когда настал их черёд позаботиться о матери, в благодарность за всё, что она для них сделала, достётся ей горсть подгорелого риса на дне горшка да рыбный соус, который и соусом-то не назовёшь - так, водица солёная.
Ох, что и говорить!.. Да ведь у этой дочери она по крайней мере приют обрела, крышу над головой и какое ни на то пропитание. А остальные четверо?
Старший сын - человек не простой, настоятель в монастыре, персона у всех на виду. Если она будет часто навещать его, храмовые прислужники станут злословить: повадилась, мол, старуха посещать сына, чтобы попользоваться даровым куском из котла, а всех кормить - прислужникам что останется? Так что на старшего сына лучше не рассчитывать.
Вторая в семье, старшая дочь, замужем за богачём - фруктовый сад у них и два больших деревянных дома. Собралась старая мать к ним погостить - и неделю не выжила: Пием, дочка то есть доняла: "Помоги-ка, мама, полоть сорняки в саду, вон там, у бамбуковой изгороди, а то муж говорит, что балую я тебя, живёшь как принцесса. Прополола уже? Так у канавы посмотри. Работники с ног сбились, никак не справятся".
Взвалила она свой мешок на плечи и отправилась к третьему в семье - младшему сыну. А там беда. Чуть не каждый вечер пьяный приходит, жену и детей бьёт. Заступилась за них мать - и матери досталось...
А средняя дочь, несчастная, и на порог её не пустила: "Что ты, что ты! Сама еле терплю, свекровь совсем затравила - они ведь благородные, голубой крови. Поезжай-ка ты лучше к Пэу".
Пэу, самая младшая, в приюте матери не отказала, да жила-то она беднее всех. Муж лентяй попался. Поступит на место - и, глядишь, уже уволился: эта работа ему не нравится, а эта, дескать, не по силам. Семья из нужды не вылезала. И старуха взяла майкан, отправилась торговать вразнос - хоть себя оправдать...
Сгущались сумерки. Дом погрузился во мрак. Маленькие внучата в темноте спотыкались о планки пола и хныкали от боли. Старуха не выдержала. Во тьме нашарила бутыль и отправилась покупать керосин.
Ночью бабушке не спалось. Мучил голод, да и изжога привязалась - несвежий солёный соус давал себя знать. Она вставала, пила воду. Помог бы кусочек спелого банана, вот они рядом, в корзине... Велик соблазн, но нельзя. Это для святых людей - монахов. А то, что она победила соблазн, особо зачтётся, пойдёт ей в заслугу в следующем перерождении. И не знала она, что монах, который собирает подношения, увидев её на расшатанных ступенях лестницы, скажет про себя: "Неужто эта несчастная бабка опять притащила переспелые побуревшие бананы и солёные яйца? Меня просто мутит от них!"
Созревший плод опадает с ветки - таков закон природы. Каждую ночь, перед тем как уснуть, бабушка молилась о том, чтобы ни у кого не было ни горестей, ни печалей, а для себя просила лишь смерти - как избавления. Молилась она и в эту ночь и, произнося привычные слова, не ведала, что час её уже грядёт - не потому, что она молила о нём, а потому, что этому часу пришло время наступить.
Наутро она поднялась раньше дочери, сварила на всех рис, отнесла монахам заготовленные подношения, аккуратно завёрнутые в сухие банановые листья, и со спокойной душой отправилась за пельменями для своей ежедневной торговли. Чувствовала она себя довольно бодро. К середине дня ей стало худо - видно, устала и солнце нажгло голову. Но она привычно пересилила себя и продолжала свой путь к дому человека, постоянно покупавшего у неё пельмени сако, только выбрала дорогу покороче - не пошла к большому мосту через канал, а свернула к висячим мосткам, по которым обычно ходить опасалась: ненадёжно больно - доска да бамбуковый шест вместо перил.
С трепетом ступила она на мостки. Глаза ослепли от солнечных зайчиков, плясавших на воде, сердце колотилось. Она крепко вцепилась в перила. Вовсе и не так уж страшно, идти-то всего ничего. А на воду смотреть она не будет.
Она дошла уже до середины мостков, как вдруг в глазах у неё потемнело. Она оступилась... Упала боком. Рука, державшаяся за перила, разжалась, и лёгкое старческое тело соскользнуло в воду... Забулькали, поднялись со дна прозрачные воздушные пузырьки и исчезли. Поплыли, кружась, банановые листья, которые бабушка припасла, чтобы завёртывать петрушку. Течением прибивало их к берегу, к кустикам яванских водорослей с блёклыми пурпурными цветами. И никто из проходящих по мосткам знать не знал, что глубина вод у них под ногами стала смертным ложем для многострадальной старой женщины.
На базарах и в переулках больше не услышат её голоса: "Кому, кому сако-сай-мо, кому мыанг-лао?" Те, кого она оставила, сожалели и скорбели о ней, оплакивая свою потерю - отсутствие щедрой руки, которая оделяла их чем могла. Но будь их скорбь даже искренней, - поздно! Человек ушёл и не вернётся... Никогда не вернётся... Никогда.

_____________________________________________________________________________________________
1 Майкан - шест-коромысло, к концам которого подвешены корзины.
2 Двойной котёл - посуда для приготовления пищи на пару. Состоит из большого котла, в который наливают воду, и котла меньшего размера с отверстиями в донце.
3 Палай - разновидность саронга (юбки) из куска набивной ткани.
4 Сако-сай-мо - пельмени из тапиокового теста с начинкой из свиного фарша и земляных орехов. В качестве приправы к ним подают петрушку или салат-латук.
5 Мыанг-лао - пельмени типа сако, завёрнутые в листья маринованной кочанной капусты. Употребляются обычно с варёным обжаренным рисом.
6 Сатанг - мелкая медная монета.
7 Солёные, или консервированные яйца - популярное блюдо восточной кухни. яйца обмазанные смесью золы, извести и соли, выдерживают в специальном чане или зарывают в землю. Через 20 дней яйца готовы к употреблению.
8 Пла-то - рыба типа скумбрии, одна из самых дешёвых в Тайланде.
9 Намприк-соммакам - соус-паста из мелких креветок.
10 Бай-таммунг - вид лианы, из молодых листьев которой варят суп.

Коротко об авторе

Ко Сурангкананг (род. в 1911 г.) - видная тайландская писательница, автор популярных в стране романов ("Златопесчаный дом", "Падшая", "размышление") и множества рассказов. Как отмечает местная критика, в её произведениях дана широкая панорама жизни страны, нарисованы портреты людей из всех слоёв общества. Писательницу интересует человек - и быт его, и внутренний мир, психология.
Об изобразительных средствах Сурангкананг достаточно полное представление даёт рассказ "Разносчица". Никаких "авангардистских" формалистических экспериментов, добротный реализм, несколько даже старомодный - просветительского толка, со стремлением расставить все акценты, до конца разъяснить читателю авторскую позицию, хотя бы и путём прямого нравоучения. Объёмность и красочность прозе КСурангкананг придают детали, которые она умеет подмечать с чисто женской наблюдательностью.

Азия и Африка сегодня
№12 1981 г.

@темы: Восток, Литература