"Это секрет!"
«Осень, темно. За стенами – ливень, буря, завыванье ветра. Мы – все те же, да ещё фрейлин Валерия Прейс, - сидим в столовой, не то играя в лото, не то попивая вечерний чай.
Под потолком жарко горит керосиновая лампа под белым фаянсовым абажуром. На стене тикают, нет, не ходики, конечно, - я до 1917 года и слова – то такого не слышал, - а часы с гирями: одна гиря для хода, другая – для боя. Очень красивые и дорогие часы!
Тепло и уютно, а за окнами – буйство стихий. В столовой, на окнах, выходящих на балкон, - глухие, снаружи обитые железом, ставни. В окна зала из темноты, «как путник запоздалый», стучит ветками каштановое дерево; с крыши льёт на неисправный железный лоток с грохотом дождевая вода.
Время от времени тёмный зал вдруг как бы весь вспыхивает от блеска молнии: на секунду вырывается из непроглядной тьмы китайский бильярд слева от входа, наши детские качели, недвижно висящие в дверях «тёмной лакейской», две отличные гравюры на стенах – «Мазепа, преследуемый волками» и «В читальном зале».
Потом всё гаснет, и я – естествоиспытатель по натуре – начинаю считать секунды до громового удара, а бабушка встаёт и несёт в другую «лакейскую» - «Длинную» - образок святого Серафима, чтобы поставить его лицом к текущему дождевыми струями стеклу на защиту нашего дома.
Да, конечно, тут, в столовой, тепло, уютно, но… В грозу всё – таки всем жутковато. Неспокойно».
Л. Успенский
«Процесс»
Под потолком жарко горит керосиновая лампа под белым фаянсовым абажуром. На стене тикают, нет, не ходики, конечно, - я до 1917 года и слова – то такого не слышал, - а часы с гирями: одна гиря для хода, другая – для боя. Очень красивые и дорогие часы!
Тепло и уютно, а за окнами – буйство стихий. В столовой, на окнах, выходящих на балкон, - глухие, снаружи обитые железом, ставни. В окна зала из темноты, «как путник запоздалый», стучит ветками каштановое дерево; с крыши льёт на неисправный железный лоток с грохотом дождевая вода.
Время от времени тёмный зал вдруг как бы весь вспыхивает от блеска молнии: на секунду вырывается из непроглядной тьмы китайский бильярд слева от входа, наши детские качели, недвижно висящие в дверях «тёмной лакейской», две отличные гравюры на стенах – «Мазепа, преследуемый волками» и «В читальном зале».
Потом всё гаснет, и я – естествоиспытатель по натуре – начинаю считать секунды до громового удара, а бабушка встаёт и несёт в другую «лакейскую» - «Длинную» - образок святого Серафима, чтобы поставить его лицом к текущему дождевыми струями стеклу на защиту нашего дома.
Да, конечно, тут, в столовой, тепло, уютно, но… В грозу всё – таки всем жутковато. Неспокойно».
Л. Успенский
«Процесс»