"Азия и Африка сегодня" №9 1983г
Слово "самурай", происходящее от старинного японского глагола "служить", обычно ассоциируется в сознании европейца с образом воина, готового с равным мастерством слагать сентиментальные пятистишия, колоть, рубить и душить врага, вспарывать себе живот. Хотя самурайское сословие вызвало к жизни великие произведения искусства, без которых невозможно даже представить себе культуру средневековой Японии, в воинской своей ипостаси самурай предстаёт бездушным орудием уничтожения, уродливым порождением феодального строя, законченным продуктом восточной деспотии.
Жизнь и смерть самурая были подчинены единственному непререкаемому закону - закону чести. Перед ним отступали на задний план любовь и ненависть, нежность и сожаление, страх и тщеславие, все естественные человеческие чувства. Идеальный самурай должен был стать сверхчеловеком в ницшеанском понимании этого слова. Душой его был меч, профессией - война, постоянным занятием - воинские искусства.
читать дальшеСамурайство зародилось в Японии в VIII веке, но лишь в X - XII веках в процессе незатихающих феодальных междоусобиц окончательно оформились владетельные самурайские роды, предводительствовавшие могучими дружинами, которые лишь номинально числились на императорской службе. К тому времени сложились и устои неписанного морального кодекса самурая "Путь лука и скакуна" ("Кюба-но-мити"), позже превратившегося в грозный свод заповедей "Путь самурая" ("Буси-до"), где "буси" представляет собой китаизированный вариант слова "самурай". Величайшим испытанием принципов самурайской морали стала затяжная война между кланами Тайра и Минамото, закончившаяся в XII веке поголовным истреблением большинства рыцарей дома Тайра. В преданиях об этой поре мы находим бесчисленные примеры верности вассальному долгу и бескорыстного самопожертвования, беззаветного мужества и военной хитрости наряду с примерами жестокости, коварства и беззастенчивого лицемерия.
Гражданская война XII века способствовала установлению сёгуната - правления самурайского сословия с верховным военачальником "сёгуном" во главе. Разгромив Тайра и сохранив лишь для проформы императорский дворец в Киото, Минамото Ёритомо перенёс свою полевую ставку в город Камакура, ставший подлинной столицей страны.
Воинская доблесть почиталась в камакурском сёгунате за величайшее достоинство, немало буси было пожаловано чинами и почестями за виртуозное владение мечом, копьём или луком. В XII - XIII веках окончательно оформились основные нормативы воинских искусств, роды холодного оружия, методика тренировок, правила поединков и этика поведения на поле боя. К этому времени сложились и две японские ветви дзен-буддизма - сото и риндзай, давшие религиозно-философскую опору сословию буси и породившие неповторимую специфику самурайской культуры.
Каждый период в бурной средневековой истории Японии знал своих героев, увековечивших те или иные самурайские добродетели. В начале XIV века по всей стране гремело имя Кусуноки Масасигэ, сражавшегося против "дома Ходзё" и не ведавшего поражений в боях.
Предельно чётко требования "Буси-до" были сформулированы в "Начальных основах воинских искусств" Дайдодзи Юдзана:
- Истинная храбрость заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть;
- Следует взвешивать каждое своё слово и неизменно задавать себе вопрос, правда ли то, что собираешься сказать;
- Необходимо быть умеренным в еде и избегать распущенности;
- В делах повседневных помнить о смерти и хранить это слово в сердце;
- Уважать правило "ствола и ветвей". Забыть его - значит никогда не постигнуть добродетели, а человек, пренебрегающий добродетелью сыновней почтительности, не есть самурай. Родители - ствол дерева, дети - его ветви.;
- Самурай должен быть не только примерным сыном, но и верноподданным. Он не оставит господина даже в том случае, если число вассалов его сократится со ста до десяти и с десяти до одного;
- На войне верность самурая проявляется в том, чтобы без страха идти на вражеские стрелы или копья, жертвуя жизнью, если того требует долг;
- Если на войне самураю случится проиграть бой и он должен будет сложить голову, ему следует назвать своё имя и умереть с улыбкой без унизительной поспешности;
- Будучи смертельно ранен, так что никакие средства уже не могут его спасти, самурай должен почтительно обратиться со словами прощания к старшим по положению и спокойно испустить дух, подчиняясь неизбежному;
- Обладающий лишь грубой силой недостоин звания самурая. Не говоря уж о необходимости изучения наук, воин должен использовать досуг для упражнений в поэзии и для постижения чайной церемонии.
Отношение самурая к смерти многократно воспетое в литературе и неоднократно подтверждённое историческими примерами, отнюдь не являлось чем-то исключительным для народов Дальнего Востока. Наоборот, оно было совершенно естественно для всей буддийской системы мировоззрения, определяющей жизнь человека как звено в бесконечной цепи перерождений. Самураи же превратили религиозную догму в средство воспитания сверхчеловеческого бесстрашия. Примеры достижения фантастических результатов путём совершенствования различных свойств человеческой физиологии и психики мы встречаем почти во всех воинских искусствах. Самурай по долгу службы становился носителем целого комплекса воинских искусств - бу-дзюцу, и применение их на ратном поле зависело прежде всего от глубины презрения к смерти и стремления к смерти. Дайдодзи Юдзан писал:
"Путь самурая заключается в том, чтобы день за днём, утро за утром устремлять все помыслы к смерти, рассчитывать, где может застигнуть смерть, воображать наиболее красочный способ смерти, сосредотачивать дух т разум исключительно на смерти. Хотя это, возможно, и кажется очень трудным делом, если действовать согласно указанном правилу, успех придёт и не будет ничего невозможного".
Едва ли нуждается в доказательстве тезис о том, что воин, начисто лишённый страха смерти и видящий в смерти лишь дело чести, обладает в бою всеми преимуществами перед воином, судорожно преодолевающим естественные человеческие эмоции - чувство страха и инстинкт самосохранения.
Идеологи самурайства представляли смерть как последний довод добродетели. Оскорбивший добродетель должен погибнуть. Не сумевший отстоять добродетель тоже должен погибнуть. Поэтому кровная месть и массовые избиения вражеских солдат были для самурая так же естественны, как и массовые самоубийства в связи с поражением или индивидуальное харакири.
Жизнь врага в глазах самурая не стоила ломанного гроша, в пылу сражения и речи не могло быть о пощаде и сострадании. Помиловать побеждённого можно было лишь из тактических соображений или в расчёте на богатый выкуп. Наоборот, каждое новое убийство на поле брани должно было стимулировать личную храбрость самурая. Вот откуда берёт начало и людоедский обычай "кимо-тори", воскрешённый фанатичной японской военщиной в годы второй мировой войны. Считалось, что человек, съев сырую печень поверженного противника, получает новый заряд смелости. Наиболее кровожадные самураи, впав в состояние амока, рассекали врага надвое от левого плеча до правого бока приёмом "монашеская туника" и тут же, выхватив из живого тела трепещущую печень, пожирали её.
О ритуальном вспарывании живота, харакири, писали многие исследователи, видя в нём пережитки варварских обрядов, синтоистских жертвенных мистерий и шаманских культов айну. Всё вышеперечисленное совершенно справедливо - с точки зрения формы. Но содержание этого обряда парадного самоубийства - опять-таки "добродетель, подтверждённая смертью". Ведь не случайно самурай, погрешивший против заповедей "Буси-до", но не совершивший низменного поступка, был избавлен от постыдной церемонии казни. Сюзерен приказывал ему совершить харакири, чтобы таким образом восстановить честь имени. Семья осуждённого в подобном случае подвергалась преследованиям.
Зачастую и сами буси вспарывали живот с единственным намерением доказать чистоту своих помыслов, как сделали, например, герои знаменитой исторической драмы "Сокровищница вассальной верности" ("Тюсингура"), отомстив за смерть своего господина.
В самоубийстве торжествовала пресловутая Добродетель, высший принцип существования. Но какова же должна быть добродетель, ради которой тысячи и тысячи людей по собственной воле расставались с жизнью?
Практическим путём к осуществлению долга для самурая было следование пяти классическим "постоянствам" - гуманности, справедливости, благонравию, мудрости и правдивости. Все эти добродетельные свойства, по конфуцианскому канону, призваны были регламентировать нормы пяти важнейших отношений между господином и слугой, отцом и сыном, мужем и женой, старшим и младшим и, наконец, между друзьями.
Самурайская мораль предъявляла к буси серьёзные требования. Прежде всего воин должен был воспитывать в себе отрешённость от личного блага. Далее следовало претворить эту отрешённость в сознательное самопожертвование ради интересов долга. Личность, проникнутая духом самопожертвования и усвоившая закон чести вместе с законом гуманности, должна была направить все силы на достижение всеобщего блага в рамках своего рода, клана и т.д. Здесь вступал в действие принцип взаимной защиты и поддержки.
Во всех своих действиях самурай должен был исходить из соображений высшей справедливости и честности, что, разумеется, было утопией во время коварных интриг, заговоров, междоусобных войн. Тем не менее в частностях самураи проявляли щепетильность. Поговорка "Слово самурая свято" появилось не случайно, ибо самураи презирали ложь. Это, однако, не мешало им оправдывать лесть, бахвальство и хитрость, которую при случае можно было назвать "военной".
Не приходится удивляться, что в феодальной клановой системе, где благополучие буси и его рода целиком и полностью зависело от расположения сюзерена, главным из человеческих взаимоотношений стала связь между господином и слугой. Верность господину часто превалировала над сыновьей почтительностью и постоянно - над родительской любовью. Предания о знаменитых самураях и литературные произведения, в которых правда переплетается с вымыслом, изобилуют примерами торжества вассального долга над узами родства и дружбы.
Подобных историй в классической литературе, особенно в драматургии эпохи Токугава, великое множество. Сюжет заклания собственного сына (дочери, внука) ради спасения жизни или чести членов семьи сюзерена получил повсеместное распространение. нечего и говорить о том, с какой радостью самурай приносил свою жизнь на алтарь великому закону чести. зашита господина и его же в своём лице - в этом видели самураи свой единственный долг и единственную возможность следования своему Пути. Что же могло служить гарантией наилучшего выполнения долга, предначертаного самураю в его земной жизни? Разумеется, овладение тайнами воинских искусств и через их посредничество - тайной мироздания, гармонического единства Неба, Земли и Человека.
Секреты бу-дзюцу самураи, как и все прочие смертные на Дальнем Востоке, осваивали в рамках традиционных школ - рю. Рю исторически формировались по двум линиям: по принципу кровного родства или профессиональной общности. Чаще всего в период зрелого и позднего средневековья рю действовали в рамках отдельных самурайских кланов.
Как правило, школы были обязаны своим происхождением подвижнической деятельности отца-основателя, удостоившегося божественного откровения после долгих лет поисков. Пресловутое откровение, даже если оно и не имело места, непременно приписывалось для вящего престижа благочестивому самураю или храмовому воину. Многие рю, окутанные ореолом таинственности, носили отпечаток влияния тантрийского буддизма и синтоистской мистики. Почти все имели "опорный пункт" в каком-либо буддийском или синтоистском храме, где не только проводились отправления местных и государственных культов, но и шли регулярные занятия. Храмы, особенно дзэнские с их специально оборудованными залами для медитации и просторными дворами, были идеальным местом для упражнений в бу-дзюцу.
Правила, перечисленные в уставе школ, варьировали большинство положений "Буси-до", делая особый упор на уважении наставника и поддержании иерархических отношений между учителем и учеником, а также на подчинении старшим собратьям по школе. В любом уставе требование секретности стояло на одном из первых мест. Нарушение обязательства по отношению к школе приравнивалось к измене своему клану и каралось смертью. Рю во главе с верховным наставником и его приближёнными функционировала как некое независимое социальное объединение, скреплённое силой нравственного долга.
С младых ногтей буси приучали не бояться плохой погоды, холода, темноты, одиночества, голода и нечистой силы. Классическая литература переполнена рассказами о подвигах самураев, торжествующих благодаря своему хладнокровию и мужеству над коварной нечистью и хищными обитателями горных лесов. Вкус к выслеживанию, погоне, убийству прививался на охоте. Бесстрастное отношение к человеческой крови воспитывалось при упражнениях с мечом на трупах, а порой и на безвинных бродягах-нищих. Обычай этот был узаконен печально известным эдиктом Хидэёси о праве на "пробу меча". К 15 годам, когда подросток проходил обряд инициации и, выбрив лоб, получал два самурайских меча, он уже был вполне подготовлен к карьере воина и имел немалый опыт ратных дел.
При подобной подготовке самураи сравнительно легко переносили физические и моральные тяготы, связанные с обучением в школах бу-дзюцу. А тяготы были немалые. Месяцами длились скучные, однообразные упражнения. Постановка основ техники зачастую отнимала годы. Лишь доведённые до автоматизма движения приносили желанную свободу. Обучение по ускоренной программе не практиковалось вообще, ибо предполагалось, что каждый, поступивший в данную школу, должен вжиться в новую систему, полностью перестроив свой организм, интеллект, мировоззрение.
Дважды в год, в зимние холода и в разгар летней жары, по 8 - 10 дней проводились усиленные занятия, так называемые зимние и летние ученья. В эти периоды тренировки продолжались почти круглосуточно, чередуясь с часами медитации - практика, пришедшая из дзэнских монастырей. Зимой - на снегу, босиком и без тёплой одежды, летом - на сонцепёке или под дождём. Так проходили сборы в средние века и точно так же проходят во многих традиционных рю поныне.
Преподавание было целиком и полностью подчинено канону, который не менялся в течение столетий. Малейшая попытка исправить или дополнить мастера рассматривалась как вопиющее нарушение этикета. Ученик должен был прежде всего тщательно копировать действия учителя. Само слово "тренировка" применительно к воинским искусствам обозначается понятием "повторение и закрепление старого", где под старым подразумеваются главным образом заветы старых мастеров.
На поле боя неукоснительно соблюдалась процедура поединка. Противники должны были громогласно объявить своё имя, звание, клановую принадлежность и имели право отказаться от схватки с менее родовитым врагом, натравив на него своих слуг и оруженосцев.
Наибольшее внимание в среде буси уделялось мечу, копью, алебарде, палке и луку - важнейшим разновидностям канонических родов оружия, коих всего насчитывалось восемнадцать.
Борьба без оружия практиковалась только как вспомогательное средство, поскольку самурай не расставался с оружием даже ночью. Чаще всего поэтому в школах бу-дзюцу преподавали технику владения одним-двумя из основных видов оружия плюс кое-чем из классического дзю-дзюцу, а также начатки рефлексотерапии. Хотя школа давала, как правило, относительно узкую специализацию, самураю полагалось иметь общее представление и о других дзю-цу, чтобы столкновение с мастером иной школы не было для воина роковым сюрпризом. Квалифицированный буси являлся в известном смысле универсалом и мог со своим мечом, копьём или палицей, а иногда и без них успешно обороняться против многих противников.
Женщины в самурайских домах обучались владению алебардой и кинжалом, чтобы уметь в случае необходимости постоять за себя, а главное - чтобы проникнуться духом воинских искусств, понять устремления отцов, мужей и братьев и быть им верной опорой в жизни.
При всех различиях школ, направлений и течений большинство бу-дзюцу сводится к единой системе психофизического тренинга, воплощающего философию дзэн-буддизма.
Специфической особенностью дзэн, как известно, стала концепция внезапного просветления - "сатори" - конечной цели всех духовных и физических упражнений. Просветление означало реализацию в сознании индивидуума высшей, абсолютной, вневременной истины бытия. Однако если в большинстве буддийских сект подобное состояние предшествовало полной отрешённости, "вхождению в нирвану", то дзэн предполагал лишь очищение духа для дальнейшего следования по "истинному пути" в жизни. "Просветлённость" должна была обеспечить "внутреннее видение" реальности за счёт обострённой восприимчивости всех пяти чувств. Такое состояние, дающее ощущение великой космической пустотности и небытия, считалось необходимым в системе дзэн для любого занятия, будь то поэзия, каллиграфия или борьба. Не случайно многие мастера воинских искусств, как, например, знаменитый фехтовальщик Миямото Мусаси, находили признание также в области поэзии и живописи.
Подвижники дзэн-буддизма в Японии, бывшие часто выходцами из самурайского сословия, ревностно шлифовали прикладные аспекты дзэн, приспосабливая их к нуждам профессиональных воинов. Существовали различные пути достижения сатори: медитация, парадоксальные вопросы, диалоги. В светских школах бу-дзюцу превалировала практика медитации перед занятиями и после них, направленная на достижение полного растворения духа в великой Пустоте. Действия в бою, учебном или реальном, становилась как бы прямым продолжением медитации. Выходя из поединка и ощущая себя проникнутым пустотностью, боец должен был сконцентрировать в себе непоколебимую мощь мироздания.
Невозмутимость духа должна была накладывать отпечаток на внешний облик самурая, проявляясь в достойной манере поведения, сдержанности, лаконичности, отсутствии амбициозности и ажиотажа. Ни при каких обстоятельствах истинному самураю не следовало обнаруживать своих эмоций ни голосом, ни взглядом, ни выражением лица.
Изощрённые методики тренировки зрения, слуха и осязания по прошествии многих лет должны были дать самураю главное - "внутреннее видение" окружающего мира, постижение противника на парапсихологическом уровне, сокровенное "шестое чувство", именуемое в традиции воинских искусств "экстремальным разумом".
Дальнейшую трансформацию в лоне воинских искусств претерпела личность самурая в новое время, когда канонические "дзюцу" были преобразованы в "до" - "пути постижения истины".
Конечно, в легендах и преданиях, воспевающих подвиги самураев, их феноменальные способности и уникальную подготовку, немало преувеличений. В последние годы самурайская тема стала объектом идеологических спекуляций со стороны японских правящих кругов. Волна самурайских боевиков захлестнула киноэкран, пробуждая в зрителе ностальгическую грусть по "старым добрым временам", когда благородные рыцари жили и умирали в полном соответствии с кодексом "Буси-до". Бесконечные серии кровавых остросюжетных фильмов наводнили телевидение. Даже такие крупные режиссёры и актёры, как Куросава или Мифунэ, охотно разрабатывают эту неиссякаемую тему, отнюдь не стремясь к изобличению негативных элементов самурайской морали. По сути дела, сейчас, когда японский кинематограф переживает период застоя, самураи и ниндзя остаются чуть ли не единственными (если не считать каратэ) сюжетами на экспорт.
Пропаганда "Буси-до" широко ведётся в массах и при помощи многочисленных школ и секций традиционных воинских искусств, привлекающих миллионы молодых людей всех возрастов и сословий. Прогрессивная японская интеллигенция противодействует этим националистическим течениям, обнажая истинную сущность "Буси-до" - свода жестоких и антигуманных по природе своей правил.
Не следует, однако, упрощённо воспринимать наследие самурайских воинских искусств, помещая их либо под знаком плюс, либо под знаком минус. Разумеется, самурай никоим образом не может и не должен служить примером для подражания. Но сами по себе бу-дзюцу, плод многовековых коллективных усилий выдающихся мастеров, стремившихся к совершенствованию физических и моральных качеств человека, заслуживает внимания.